ID: 29480

Название работы: НАШИ ДЕСЯТЬ ЛЕТ: ИТОГИ И ПРОБЛЕМЫ (околоюбилейные размышления)

Категория: Научная статья

Предметная область: Социология, социальная работа и статистика

Описание: было подписано Постановление Президиума ВЦСПС и Госкомтруда СССР О создании Всесоюзного центра изучения общественного мнения по социальноэкономическим вопросам формальная дата появления на свет ВЦИОМ. Первое десятилетие жизни и работы ВЦИОМ можно рассматривать под разными углами зрения перебирать опросы отчеты оценивать кадры вспоминать конфликты и т. Что такое ВЦИОМ Условия и время создания нашего центра естественно наложили свой отпечаток на характер ВЦИОМ как организации или даже как своеобразного организма. Вопервых...

Язык: Русский

Дата добавления: 2013-08-21

Размер файла: 128 KB

Работу скачали: 0 чел.

НАШИ ДЕСЯТЬ ЛЕТ: ИТОГИ И ПРОБЛЕМЫ
(околоюбилейные размышления)

7 декабря 1987 г. было подписано Постановление Президиума ВЦСПС и Госкомтруда СССР «О создании Всесоюзного центра изучения общественного мнения по социально-экономическим вопросам» — формальная дата появления на свет ВЦИОМ. Реально его работа, конечно, началась позже и не в один какой-то день: отбор сотрудников, формирование всесоюзной (тогда еще) региональной сети, отработка компьютерной технологии и т. д. заняли месяцы. Потом шли годы проверки на прочность, испытаний политических и внутренних, возмужания, обучения, накопления опыта и умения понимать полученные результаты.

Первое десятилетие жизни и работы ВЦИОМ можно рассматривать под разными углами зрения — перебирать опросы, отчеты, оценивать кадры, вспоминать конфликты и т. д. В этой статье я попытаюсь посмотреть на нашу биографию с точки зрения принципиальных проблем, с которыми пришлось столкнуться за эти очень непростые десять лет. Надеюсь, что небольшая доза мемуарного стиля не повредит этой установке.

Что такое ВЦИОМ?

Условия и время создания нашего центра, естественно, наложили свой отпечаток на характер ВЦИОМ как организации — или даже как своеобразного «организма».

Во-первых, ВЦИОМ создавался, так сказать, «официально» — в соответствии с указаниями-постановлениями вышестоящих инстанций (упомянутое выше постановление ВЦСПС и ГКТ ссылается на решение ЦК КПСС и Совмина от апреля 1987 г.), поскольку иных способов законного учреждения организаций просто не существовало. Это значит, что приходилось сначала долго и упорно убеждать таковые инстанции в том, что новая организация не только не окажется опасной, но принесет пользу в осуществлении предполагаемой «линии». Что и сумели тогда сделать Б. А. Грушин и Т. И. Заславская. Это дало Центру признанный (а первоначально и монопольный) статус, дарованную крышу над головой, первоначальный набор необходимого оборудования и «академический», то есть по тем временам неплохой, уровень зарплаты для штатных сотрудников, в том числе и в регионах России и всего тогдашнего Союза. Правда, с этими льготами обычно были связаны и ограничения: начинались они с пресловутой оговорки в самом названии Центра, который обязывался изучать общественное мнение «по социально-экономическим вопросам» и никаким иным; породившие эту организацию «инстанции» сохраняли за собой право контролировать, а то и пресекать ее деятельность. Старое поколение социологов (работавших в ИКСИ и других «передовых» академических заведениях конца 60-х годов) очень хорошо это знало. Но время было другим. (Помнится, старые коллеги, собравшись вместе заново, гадали, сколько лет удастся нормально прожить в этот раз — получалось, не больше двух-трех. Мы ошибались, потому что переоценивали прочность «системы»: оказалось, что двадцать лет состарили «систему» куда сильнее, чем нас самих.) На деле в условиях нараставшего «перестроечного» замешательства само желание высокого начальства как-то держать нашу работу под контролем быстро исчезло. Практически, насколько мне известно, попытки вмешиваться в наши дела свелись к нескольким кадровым скандалам (например, профсоюзные чины помешали назначить одним из заместителей директора Б. Докторова).

А контроля сверху за содержанием работы ВЦИОМ — за тематикой и интерпретацией опросов — практически не было никогда. (Однажды зарубежные визитеры долго пытались выяснить у меня, каким образом «политбюро» утверждает наши вопросы; им трудно было поверить, что такую ответственную функцию, как постановка вопросов перед населением, мы исполняем по собственному разумению...) Ограничение рамок деятельности «социально-экономическими вопросами» продержалось — и то из-за внутренней осторожности — не более года, после чего мы уже безо всякой оглядки спрашивали людей о политике, партии, межнациональных отношениях и т. д.

Правда, были обиды со стороны тех, кто рассчитывал на заведомо приятные для себя результаты. Чиновники ВЦСПС были шокированы тем, что профсоюзы имеют самые низкие показатели доверия среди населения по сравнению с другими социальными институтами. (Как известно, так обстоит дело и сейчас.) Более шумный резонанс имела другая история, по-моему, осени 1989 г. Тогда один из наших сотрудников, покойный ныне Я. Капелюш, по просьбе редакции газеты «Аргументы и факты», имевшей репутацию радикально-демократического издания, занимался анализом читательских писем и пришел к выводу, что среди их авторов наибольшим авторитетом пользуется А. Д. Сахаров, а М. С. Горбачев заметно уступает ему. Обиженный генсек даже сам звонил во ВЦИОМ Т. И. Заславской (не застал, она была в больнице), а мы опасались каких-то санкций. Конечно, обижаются на данные ВЦИОМ до сих пор — обычно это обладатели невысоких предвыборных рейтингов, — но это происходит совсем в иной ситуации, когда ничей указующий перст нам грозить не может.

К сожалению, многие наши газетные критики — обычно политически пристрастные и не слишком сведущие в практике исследования общественного мнения — продолжают приписывать ВЦИОМ официозность и усматривать в его сообщениях проправительственный уклон. Особенно часто приходилось сталкиваться с такими суждениями в горячие месяцы предвыборных кампаний.

Другая «прирожденная» особенность ВЦИОМ — его гибридность, сочетание черт опросной (поллинговой) фирмы и академического аналитического центра. Отсюда определенная тяжеловесность внутренней структуры, которая вызывала нарекания со стороны некоторых коммерчески ориентированных коллег. Притом создавался Центр не с нуля, а в значительной мере из нескольких готовых «блоков» — людей, ранее работавших с Заславской, Грушиным, Рутгайзером, Левадой. Разными были и сферы квалификации и направление амбиций людей — социологов, экономистов, политологов, математиков и пр. Сами эти блоки складывались для других дел, в иных условиях, и не так просто было притереться друг к другу и приспособиться к новым задачам. Этого удалось достичь с определенными человеческими потерями; уходили прежде всего те, кто не способен был к совместной работе и не выдержал соблазнов рыночной конкуренции.

То, что удалось сохранить двойственность структуры центра, по-моему, очень важно, особенно для перспективы. Сегодня в стране действуют десятки фирм, собирающих данные о состоянии общественного мнения (того, что принято относить к этой сфере), на порядок меньше тех, о которых можно сказать, что они изучают этот феномен, еще меньше претендующих на то, что они его пытаются его понимать. ВЦИОМ по положению своему обязан и стремится делать и то, и другое, и третье. (Недавно введенный девиз ВЦИОМ — «от мнений к пониманию» в какой-то форме отображает эту установку, а кроме того напоминает об известной традиции социологической мысли.) Упрекать его скорее стоило бы за то, что не все и не всегда мы умеем анализировать и понимать достаточно глубоко и серьезно. Но об этом несколько позже.

Позволю себе припомнить, что когда в прошлые времена, в начале 70-х, зарождавшуюся молодую социологию разгоняли (а точнее, загоняли в строго отведенные рамки), ее упрекали прежде всего в намерении — весьма, впрочем, осторожном — самостоятельно думать, выйти за предписываемые категории дозволенного знания. Сегодня нет идеологического диктата, зато имеется довольно жесткий диктат рыночной ситуации («кто платит за обед...»), включая сюда и политический рынок: требуются преимущественно самые простые и даже «сырые» данные, спрос на аналитические разработки невелик, а на теоретические конструкции как будто и вовсе отсутствует. Причем это не наша национальная особенность, а характеристика общемировой ситуации.

Здесь, однако, требуются оговорки. При более внимательном рассмотрении и «рыночный» спрос не столь прост, каким он кажется на первый взгляд, — особенно, если принимать во внимание направления развития рынка. Рано или поздно во всяком рыночном хозяйстве наступает стадия, когда требуется уже не только сбор текущей информации, но обстоятельный анализ долгосрочных перспектив, латентных трендов, конструирование сложных моделей и т. д.; тогда «экономические Нобели» получают место рядом с «физическими». А кроме того — и сверх всего сказанного — можно и нужно жить «в рынке», но «не рынком единым». Конечно, только мощная и опирающаяся на разнородные опоры организация может себе это позволить.

Это важно припомнить после того, как первые «удары» рыночной стихии мы, в общем, неплохо выдержали, — вопреки ожиданиям некоторых бывших коллег и новоявленных конкурентов. Выдержали, потому что развернули новые для себя формы деятельности — маркетинговые исследования, изучение масс-медиа и бизнеса, качественные методы, а параллельно с этим — довольно эффективно приспособили к изменившейся обстановке систему оплаты труда внутри Центра и деловые отношения с регионами. В итоге — вышли на конкурентный рынок, не опустившись до уровня модных «фирмачей на побегушках», сохранив свое лицо, способность к учебе и развитию, возможность привлекать новые силы и оправдывать доверие.

Переход этот ВЦИОМ дался нелегко, пришлось расстаться — в основном в 1992 и 1994 гг. — с целыми группами работников, которые не смогли или не пожелали «вписаться» в плавный поворот. Чтобы сохранить равновесие и не нарушить нормальный ход исследовательского механизма, пришлось более осторожно, чем требовалось обстановкой, относиться к уже отработанным схемам организации и юридическим формам всей работы. (Разумеется, я несколько рационализирую перипетии пройденного пути с его поворотами, поскольку пытаюсь выделить наиболее принципиальные моменты в ситуациях, где на поверхности, как это обычно бывает, действовали просто мелкие личные амбиции и пр.; поэтому не упоминаю конкретных фамилий и конфликтных случаев.)

Что мы все-таки изучаем?

Нескончаемые (в принципе) споры о «предмете исследования» ведутся обычно при появлении какой-то новой области знания, притом чаще всего — вокруг и по поводу нее. (Если бы физики или медики вместо того, чтобы работать в своих областях, изначально занимались дискуссиями об их определениях и границах, — мир человеческий был бы иным.) Новообретенную в 60-е годы социологию нашу долго мучили спорами о «предмете», мешая ей развернуться, готовить кадры, набираться опыта и пр. Споры эти, навязанные социологам извне («свыше», со стороны господствовавших партидеологов), имели сугубо схоластический характер — не в ругательном, а в довольно строгом историческом смысле этого термина: все ведь сводилось к тому, как «разместить» социологию на официальной схеме наук разного уровня и значения.

Попытки изучения общественного мнения в советские времена (например, то, что делал Б. Грушин с начала 60-х годов) тоже встретили «методологическими» штыками, притом не только сверху. Многим тогдашним социологам — и мне в их числе — казалась сомнительной сама возможность изучать общественное мнение в стране всеобщего принудительного единомыслия и дефицита, где не признавался ни политический, ни даже коммерческий выбор. Свою нишу социологические исследования, использовавшие массовые, в основном, локальные опросы находили в оценках и пожеланиях населения, работников в отношении условий труда, быта, расселения и т. д.

Вместе с надеждами и иллюзиями «ранней» перестройки (1987–1988 гг.) возродились и представления о том, что у нас не только можно будет серьезно изучать всеми имеющимися средствами собственное общество, но что в нем появится и такой долгожданный предмет как «реальное» общественное мнение — плюралистичное, свободное, направленное. Но когда все внешние барьеры на пути изучения общественного мнения как будто пали, и кто угодно получил возможность беспрепятственно спрашивать кого угодно о чем угодно и (увы!) как угодно, — вопрос о «предмете» нашей работы, о существовании общественного мнения не утратил своего смысла. Приходится слышать сетования о том, что в стране несостоявшейся демократии по-прежнему нет и настоящего общественного мнения; огорчительно слышать такие суждения от людей, которые внесли серьезный вклад в организацию исследований именно в этой области.

Коротко повторю тезисы, которые в последнее время не раз публиковались. Термин «общественное мнение» имеет два разных значения — назову их «методологическим» и «историческим».

Первый из них охватывает сумму приемов сбора и обработки «субъективной информации» (иногда за рубежом говорят об изучении «субъективных явлений») — с утверждениями относительно фактов, оценок, предположений, переживаний, которые дают массовые опросы, беседы со специалистами, групповые дискуссии по очень широкому кругу тем. Опыт — в том числе и наш собственный — показывает, что при соблюдении необходимых условий (надежности выборки, построения вопросов и т. д.) субъективная информация, которая получена с помощью выборочных опросов, может быть ничуть не менее надежной и точной, чем «объективная информация», которой пользуется, например, государственная статистика (на деле последняя также часто опирается на высказывания респондентов, скажем, при переписях населения или имущества). При этом надежность полученных результатов в принципе не зависит от того, насколько отдельные опрошенные осознают мотивы собственных предпочтений или антипатий по отношению к какому-то деятелю или какой-то группе товаров, насколько организованными и влиятельными являются их мнения по этому поводу. Конечно, требуется наличие соответствующего выбора и возможности его репрезентировать в выборке.

Приходится встречаться с суждениями о том, что у нас избиратели не знакомы с программами и лидерами партий, за которые они голосуют, потребители плохо знают товарные марки, которым они выражают предпочтение и т. д. Но критерии рационального выбора, тем более, массового, всегда и везде ограничены: и в Туле, и в Техасе электорат ориентируется не столько на программы, сколько на имидж кандидатов, на привычные партийные и персональные склонности. В свое время К. Леви-Стросс предлагал различать предметы антропологии и социологии по такому критерию: социология изучает сознательные действия, антропология — бессознательные (обычаи, нравы). С этим трудно вполне согласиться хотя бы потому, что в любом поведенческом акте присутствуют компоненты разного уровня и типа осознанности.

Наши особенности, как представляется, связаны с неразвитостью условий, которые иногда называют «социологической культурой». Я бы отнес сюда, во-первых, массовую готовность и привычку быть опрошенными, во-вторых, уровень опыта и квалификации интервьюеров, в-третьих, характер общественных ожиданий (как «снизу», так и «сверху») в отношении самих опросов. А кроме того, существуют и факторы, связанные с определенными культурными традициями (что порождает, например, заметный процент отказов при вопросах на интимные темы) и восприятием текущей ситуации (при вопросах об имуществе или сбережениях). О роли «внешних» запретов сейчас уже говорить не приходится, но в недавнем нашем прошлом именно они в первую очередь делали практически невозможным измерение массовой субъективной информации. Власти опасались не столько нежелательных ответов, сколько опасных («провокационных») вопросов, респонденты побаивались отвечать...

Следует выделить еще одно, в конечном счете, наиболее важное, условие необходимости и действенности таких инструментов, как репрезентативный опрос: нужно, чтобы общество (население) могло быть представлено как множество независимых друг от друга единиц. Понятно, что для жестко регламентированных традиционных обществ это просто невозможно; трудно представить и описание тоталитарных систем с помощью категорий массовых процессов и массовых опросов.

Электоральные ситуации 1995–1996 гг. показали достаточно убедительно, что политические опросы в России могут быть технически вполне надежными и пригодными для представления хода и исхода общенациональных избирательных кампаний — не хуже, чем это делается в Англии, Румынии, Турции и где угодно. Регулярные исследования доходов, потребления, потребительских настроений с помощью опросных инструментов, как известно, также дают достаточно надежные результаты, иногда дополняющие макростатистические, а иногда и недоступные для последних.

В нынешних условиях повсеместно, в том числе у нас, с помощью субъективной информации изучают прежде всего потребительский рынок и потребительское поведение, — притом весьма широко понимаемое: к нему относят потребление любых социальных и культурных благ, вплоть до слушания классической музыки. Это дает основания для того, чтобы всякое исследование, проводимое на основе массовых опросов и качественных методов, относить к «маркетинговым» — так принято, например, в последние годы в ЭСОМАР (Европейское общество изучения общественного мнения и маркетинга).

Субъективная информация дает картину самооценки состояния общества (в разрезе его групп и регионов, если это требуется) — то, что метафорически называют показателями общественного «термометра», «барометра», «анализатора», «радиометра» и пр. В работах Б. Грушина это когда-то именовалось «состоянием массового сознания». Общественным мнением эти показатели называют скорее всего лишь потому, что их получают те же организации и примерно теми же методами, которыми лет 60–70 назад начали изучать предпочтения массовых избирателей или читателей. То есть к общественному мнению во втором смысле они имеют преимущественно историческое отношение.

А вопрос о том, «есть ли у нас общественное мнение», относится не к инструментарию получения субъективной информации, а к социальному институту, который обладает определенной структурой и выполняет определенные функции в обществе, задает определенные способы действия, одобряет, осуждает, — словом, является некой общественной силой. Для этого общественное мнение должно быть действительно мнением, то есть системой социально-организованных и социально-значимых суждений, оценок. Причем организованных не только «извне» (гражданские свободы, системы массовой информации, политический плюрализм), но и, так сказать, «изнутри» (символы, стереотипы, комплексы значений и средств выражения).

Понятно, что общественное мнение в таком смысле далеко не безразлично к обществу, в котором оно действует. Общепризнанно, что развитое и влиятельное общественное мнение возможно и необходимо в развитых демократиях. Отечественный опыт последних лет питает сомнения и разочарования в отношении эффективности любых демократических институтов — в том числе и общественного мнения — в нынешнем российском обществе. Можно сослаться на слабость общественных протестов против чеченской войны, на двусмысленность позиций большинства населения в отношении реформ и реформаторов, на отсутствие общепризнанных политических и нравственных лидеров общества, на готовность значительной части общества поддаваться примитивному манипулированию, увлекаться популистскими лозунгами, поддерживать авторитарные приемы и политический авантюризм и пр. Но на те же явления можно посмотреть и с другой стороны. Протесты против войны все же в конечном счете оказали определенное влияние на то, что невозможность решения «чеченской проблемы» карательными действиями была наконец понята властью, — и это несомненно окажет свое влияние в аналогичных ситуациях в будущем. Партийные симпатии в стране определены плохо, но устойчивое неприятие возврата к прошлому у большинства населения — налицо. Свобода мысли и слова ни у кого не вызывает сомнения. Общенациональных лидеров нет, но симпатиями пользуются все же преимущественно те деятели, которые заявляют себя как демократы и реформаторы. Существует и организуется все более и другое (другие?) направление мнений — что тоже вполне закономерно.

Общественное мнение повсюду выражается и формулируется через масс-медиа. Купленные и перекупленные финансово-промышленными монополиями газеты и каналы телевещания явно участвуют в околовластных интригах, подменяющих политическую борьбу, но в общих вопросах идут в русле основных тенденций общественного мнения и вряд ли могут действовать иначе. Если принять во внимание, сколь малый промежуток времени отделяет нас от эпохи всеобщего принудительного единомыслия, — становится понятно, что другого состояния общественного мнения трудно было и ожидать. Моментальных перемен в этой ситуации быть не может, возможен лишь долгий и противоречивый процесс вызревания института общественного мнения наряду и в связи с другими демократическими институтами.

Инструменты изучения общественного мнения, о которых шла речь ранее, могут внести в этот процесс существенный вклад, хотя и не так просто, как это казалось десяток лет назад.

Кому мы все-таки служим? Проблема «зеркала»

Еще одна традиционно «изначальная» тема, сопровождавшая наше появление на свет — для чего нужно изучать общественное мнение? Обращаясь к опыту первых лет работы ВЦИОМ, нельзя не видеть, как много было у нас и вокруг нас упрощенных и наивных представлений о непосредственном, практическом, чуть ли не спасительном для общества смысле такой работы. Притом исходили они из разных источников.

Иллюзия непосредственной практической пользы витала над первыми социологическими системами О. Конта и других мыслителей; в более зрелые времена отношения социологии с социальной практикой стали, естественно, трактоваться более сложно. Этот опыт почти буквально повторили в 60-е годы у нас, когда попытки возрождения социологической науки пришлось оправдывать ссылками на потребности «научного управления обществом». Никакого «научного управления» в условиях загнивавшего социализма не получилось — как, впрочем, нет его и в развитых странах. В годы перестроечных исканий опять пошли в ход иллюзии о том, что на основе опросов общественного мнения — без формирования новых социальных и рыночных институтов, без новой системы социальных интересов и ориентаций — можно принимать рациональные решения. (Конечно, иллюзии общества тоже имеют значение, без них ничто бы не сдвинулось с места.)

Видимо, поощряя создание нашего Центра и подобные благие начинания, «начальство» рассчитывало, что им покажут приятную картину всеобщей поддержки официально-прогрессистской линии. Когда это не получилось, стали возникать горькие обиды, о которых уже говорилось.

Но значительно больше ждали от нас тогда те, кого мы начали опрашивать. Вот характерные суждения из писем (ответов на пресс-анкету, к которой я еще вернусь): «Анкета ваша понравилась, ...но теперь хотелось бы, чтобы вы в наикратчайшие сроки все подсчитали и попросили дать ответ или прокомментировать кого-нибудь из лидеров ЦК (вам все же ближе).Он теперь уж точно увидит, чем живет народ и чего он хочет...». На многочисленных полумитинговых встречах с разгоряченной гласностью аудиторией постоянно повторялся вопрос: знают ли высшие власти о наших данных, слышат ли они требования людей и т. д. (Тут, кстати, прослеживался известный стереотип массовых представлений о властителях, до которых нужно «докричаться».)

У нас самих, насколько можно судить по первым публикациям и обсуждениям, тоже было немало примитивных иллюзий, но несколько иного рода. Первые результаты зондажей показывали значительное преобладание позитивных оценок перестройки, гласности, деятельности М. С. Горбачева, и это легко можно было принять за успешное становление демократических институтов и интересов. Бывало, что ответы на отдельный вопрос (подсказанные если не текстом анкеты, то преобладавшим тоном СМИ) исследователи принимали за фундаментальную установку, словесно выраженные оценки — за готовность действовать в определенном направлении, и т. п. Учиться понимать значение получаемого материала приходилось — да и сейчас приходится — на ходу, в процессе работы.

На то, что наши данные окажут какое-то непосредственное влияние на политические или управленческие решения, мы особенно не рассчитывали. Возможно, в некоторых случаях такое влияние можно было предположить. Так, в трудное лето 1991 г. мы получили и тут же распространили информацию о том, как население Союза отнеслось бы к выходу из его состава отдельных республик. Самым важным было категорическое неприятие людьми насильственных акций центральной власти против сепаратистов. По некоторым сведениям, эта информация сыграла некоторую роль в том, что план карательных экспедиций по отношению к странам Балтии так и не был приведен тогда в действие. Через 3–4 года нам пришлось многократно выяснять отношение российского населения к военным акциям в Чечне и сообщать о нем широкой публике. В какой-то мере это помогало общественным протестам против войны и содействовало ее прекращению в 1996 г.

Однако ситуация меняется тогда и постольку, поскольку политическая жизнь сводится к политическим «технологиям» — например, при завоевании избирательной поддержки или при принятии «технологических» управленческих решений. В рамках избирательных кампаний многочисленные опросные данные не только могли с известной степенью точности показать ожидаемые уровни поддержки различных кандидатов, но также и выявить технологию успеха, значение отдельных средств и приемов электоральной агитации. Поэтому избирательные штабы кандидатов могли надеяться на использование данных опросов для мобилизации своих сторонников и рекомендации определенных способов деятельности. Впрочем, до последнего времени опросы общественного мнения исполняли в избирательных кампаниях более примитивные функции — укрепляя надежды на успех (иногда, правда, ошибочные) у одних и отнимая их у других.

Вопрос о влиянии маркетинговых исследований на коммерческую практику требует особого анализа; замечу лишь, что в большинстве случаев узко-маркетинговые опросы весьма «технологичны» и потому способны оказывать прямое воздействие на тактику и дизайн рекламы, политику сбыта соответствующих брендов и т. д.

Если же вернуться к извечной постановке самого общего вопроса о том, «кому служит» изучение общественного мнения, то, по-моему, самый общий ответ на него может быть только таким: в конечном счете — обществу. Не власти, не политикам, не коммерческим интересам, а именно обществу. Социальный «заказ» — это метафора, а вот общественная функция вполне реальна и прямо не зависит от намерений отдельных заказчиков и исполнителей. В конечном счете картина общественного мнения, созданная множеством исследований, распространенная и перетолкованная масс-медиа — некоторое «зеркало» общества, предъявленное ему самому. За этим символом (а зеркальное отражение, как известно, является из одним самых распространенных социально-мифологических символов) кроется целый пучок значений.

Зеркало общественного мнения может достаточно точно, подробно и динамично отражать сложное и переменчивое «лицо» общества, то есть внешнюю, демонстративную поверхность интересов и намерений массы людей. Фиксировать детали и перемены в «лице», разумеется, важно прежде всего для того, чтобы проникнуть в механизм актуального или потенциального перехода от массового «выражения» к массовому действию. Многие стороны этой картины и ее глубины можно изучать иначе — например, с помощью методов экспериментальной психологии и социологии, игры, искусства, неформализованного понимания и пр. Но охватить достаточно быстро и всю поверхность, и динамику отображаемого сегодня вряд ли можно без регулярных массовых зондажей.

Иногда говорят, что получая ответы на массовую анкету мы имеем дело не с «настоящими» мнениями людей, а с декларациями, формулами, терминами, которые продиктованы этим людям через масс-медиа. Трудно усомниться в том, что язык общественного мнения задается средствами массовой информации, но никакого другого языка масса и не может иметь. Именно медиа сегодня составляют сложную систему зеркал, в которых видит себя человек, причем он привыкает и приспосабливается к определенным вариантам собственного отображения (и это самая частая, самая массовая реакция), возмущается другими вариантами (что бывает значительно реже и относится скорее к группам и людям, которые вырываются за рамки общераспространенных эталонов).

В традиционных и литературных мифологемах зеркало (изображение, портрет) неизменно наделялось колдовскими свойствами влияния на изображаемое лицо — достаточно вспомнить, как использовались такие символы у Н. Гоголя, у А. Тарковского. Зеркало общественного мнения тоже активно, не всегда приятно, заставляет считаться с собой; как и в мифах, его нередко стараются спрятать или разбить. Зеркало организует, успокаивает, мобилизует, тревожит, побуждает прихорашиваться и т. д. В ультрастабильных традиционных обществах образ Зеркала использовался и как нормативный эталон (знаменитое в XVIII веке «Юности честное зерцало»); сейчас это может быть преимущественно эталон оспариваемый. Оспаривают «зеркало мнений», конечно, прежде всего политические аутсайдеры и неудачники — с этим приходилось сталкиваться в период избирательных кампаний 1995–1996 гг.

«Есть мнение»? Уроки нетипичной анкеты 1989 года

Один из первых поучительных эпизодов нашей работы с общественным мнением в самый напряженный, переломный момент горбачевской перестройки связан с единичным и, вообще говоря, исключительным случаем. Напомню ситуацию для новых читателей. В начале 1989 г. в отделе теории ВЦИОМ придумали исследование по итогам минувшего года (тогда оно называлось «Новый год» или «Общество 88–89») и вариант анкеты опубликовали в «Литературной газете», которая тогда имела репутацию очень демократического и массового издания, в том пиковом году гласности она выходила тиражом в шесть миллионов (!) экземпляров. Самый крупный знаток изучения общественного мнения отец-основатель Центра Б. А. Грушин уверенно предсказал: получим тысячу писем, больше не может быть. Через неделю почта стала приносить мешки писем-ответов, всего их набралось почти 200 тысяч. Вскоре появились и результаты «обычного» репрезентативного опроса по той же анкете (2000 респондентов по всесоюзной выборке). Сравнение двух массивов позволило исследователям подготовить книгу2, которая и сейчас дает определенный материал для размышлений.

Авторы отмечали уникальную насыщенность событиями изучавшегося года. Именно в том году процессы общественных перемен, начатые в 1985 г. и казавшиеся поначалу верхушечными, «прежде всего процессы распада и дискредитации старых... общественных структур приобрели лавинообразный характер. Массы реально стали включаться в противоречивые процессы, стимулируемые перестройкой». Тогдашняя общественная атмосфера со всеми ее надеждами и тревогами сегодня представляется во многом наивной и, во всяком случае, безвозвратно ушедшей. Стремление респондентов пресс-анкеты «высказаться» и добиться ответа от «верхов» весьма характерно для периода, когда «уже» научились высказываться, но «все еще» ожидали милостей от старого партначальства.

В этих условиях мы видели свою главную задачу не в отслеживании «колебаний общественного мнения», а в изучении того, как формируется сам этот социальный институт. Рассмотрение заведомо непредставительного пресс-опроса объясняли для себя необходимостью видеть «динамическую структуру общества», факторы социальной активности, механизм распространения изменений3. Пресс-опрос охватил преимущественно более образованную элиту общества (более половины откликнувшихся — высокообразованные специалисты и руководители), поэтому сравнение его данных с репрезентативными в какой-то мере позволяло представить себе тогдашнюю разность потенциалов в обществе.

Приведу некоторые данные из двух вариантов первого «новогоднего» исследования.

Таблица 1

Итоги 1988 г. в общественном мнении (в % от числа опрошенных)

Позиции анкеты	Репрезентативный опрос*		Пресс-опрос**
Причины трудностей	Коррупция, пьянство	59	Засилье бюрократов	63
Участие в политической жизни	«Нет возможности влиять…»	34	«Нет возможности влиять…»	64
«Мужчины года»	М. Горбачев Н. Рыжков Б. Ельцин	55 13 4	М. Горбачев А. Сахаров Б. Ельцин	69 17 16
Важнейшее событие 1988 г.	Начало вывода советских войск из Афганистана	63	Начало вывода советских войск из Афганистана	56
Переворот в высшем руководстве…	Возможен Невозможен	19 53	Возможен Невозможен	32 52

* Исследование ВЦИОМ (N = 2000 человек).

** Опрос читателей «Литературной Газеты» (N = 200 тыс. человек).

Как молоды — осторожны и нерешительны! — мы были... («мы» — это общество и исследователи того далекого года). Отметим, что элита больше бранила бюрократов, сетовала на невозможность политического участия, надеялась на Горбачева и... опасалась переворота «антихрущевского» типа.

Наше политическое участие: удачи и неудачи

Первые реальные избирательные кампании 1989 г. (выборы народных депутатов СССР) и 1990 г. (выборы российских депутатов) прошли, к сожалению, без социологических опросов; видимо, ни потенциальные заказчики, ни исследователи не были готовы к такому виду политического участия. Впервые ВЦИОМ опробовал небольшой по репрезентативности опрос (N = 1000 человек) накануне президентских выборов в России (РСФСР) 12 июня 1991 г. Результат оказался довольно удачным: согласно опросу, Б. Ельцин мог получить 60% голосов избирателей, по официальным данным за него голосовали 57%. Правда, выяснить влиятельность других пяти кандидатов этот опрос не позволил. Вскоре после выборов в июле 1991 г. был проведен специальный опрос, посвященный выяснению распределения поддержки различных кандидатов и мотивов голосования; в частности, рассматривалась структура избирательной поддержки В. Жириновского. (Последовавшие события августа отвлекли общественное внимание от обстоятельного анализа результатов и методологической стороны этого исследования.)

В бурном 1993 г. ВЦИОМ уже по собственной инициативе выяснял ситуацию перед апрельским референдумом по вопросу доверия к президенту Ельцину, его экономической политике, досрочных выборов президента и Верховного Совета. Данные опроса были по главным позициям близки к официальным результатам:

Таблица 2

Референдум. Апрель 1993 г.

Вопросы референдума*	Опрос ВЦИОМ**	Официальные данные***
Доверие президенту РФ
Да	53	59
Нет	31	39
Одобрение социальной и экономической политики
Да	40	53
Нет	41	46
Досрочные выборы президента
Да	35	32
Нет	55	30
Досрочные выборы Народных депутатов
Да	65	43
Нет	19	19

* Текст вопросов референдума приведен в сокращении.

** Опрос ВЦИОМ проводился 16 апреля 1993 г. (N = 1600 человек, в % от числа опрошенных).

*** Данные Центризбиркома (в % от числа голосовавших).

Эти успешные, в общем, опыты электоральных исследований привели к тому, что серия предвыборных опросов накануне выборов в Государственную Думу 13 декабря 1993 г. проводились по той же методике, с теми же ожиданиями, что «городские» данные, с определенными оговорками, окажутся пригодными для представления избирательных намерений всей массы избирателей. Здесь нас постигла крупная неудача — сильно преувеличенным оказалось влияние тогдашних правящих сил («Выбора России») и преуменьшенной избирательная поддержка оппозиции (прежде всего, ЛДПР). Правда, буквально в последние дни перед выборами, когда публикация опросных данных уже не разрешалась, мы смогли заметить важные сдвиги в избирательских настроениях — быстрый рост влияния партии В. Жириновского и уменьшение поддержки правительственных сил.

Таблица 3

Выборы в Государственную Думу по партийным спискам. 13 декабря 1993 г.

Основные политические партии и блоки	Опрос ВЦИОМ*	Официальные данные**
Аграрная партия России	2	8
Блок «ЯБЛ»	9	8
«Выбор России»	15	15
Гражданский союз	2	2
Демократическая партия России	5	6
КПРФ	5	12
ЛДПР	9	23
ПРЕС	4	7
«Женщины России»	4	8
РДДР	4	4

* Опрос ВЦИОМ проводился 8 декабря 1993 г. (N = 1155 человек; в % от числа опрошенных).

** Данные Центризбиркома (в % от числа голосовавших).

Очевидно, что мы недооценили — как методически, так и теоретически — новое политическое явление: политическую энергию недовольных масс, прежде всего из малых городов и сел, служивших основной базой поддержки партии Жириновского. («Левая», коммунистическая оппозиция была еще довольно слаба и ее влияние было трудно предсказуемым по опросным данным.) Недооценили мы тогда и нараставшего негативного для правительства влияния кровавых событий октября 1993 г. в Москве. Если в первый момент большинство населения, по некоторой традиции лояльности к Ельцину и неприятия действий парламентского руководства, считали действия президентской стороны в те дни оправданными, то уже в ноябре ситуация изменилась: разочарование большинства и раскол «демократической» элиты подорвали влияние власти и привели к переоценке октябрьского конфликта.

Пришлось серьезно заняться переоценкой собственной методики опросов и восстановлением престижа электоральных исследований. Это касалось выборки и способов взвешивания результатов. Кроме того, сложилось впечатление, что мы принципиально не поняли такого изменения в структуре общественных настроений, которое явилось концом «мобилизационного общества».

Следующие политические испытания — думские выборы декабря 1995 г. — ВЦИОМ выдержал довольно успешно.

Таблица 3

Выборы в Государственную Думу по партийным спискам. 16 декабря 1995 г.

Основные политические партии и блоки	Опрос ВЦИОМ*	Официальные данные**
КПРФ	19	22,3
НДР	10	10,1
ЛДПР	12	11,2
«Яблоко»	10	6,9
«Женщины России»	9	4,6
«Вперед, Россия!»	4	1,9
Партия самоуправления трудящихся	4	4,0
ДВР	4	3,9
Аграрная партия России	3	3,8

* Опрос ВЦИОМ проводился 16 декабря 1995 г. (N =1600; в % от числа намеревающихся голосовать).

** Данные Центризбиркома (в % от числа голосовавших).

Здесь было немного ошибок: переоценено влияние «Женщин России» и «Яблока», кроме того, недооценено влияние «Трудовой России» (которая получила около 4% голосов).

Электоральные исследования перед президентскими выборами 1996 г. оказались более точными.

Таблица 4

Президентские выборы 1996 г. (I тур)

	Опрос ВЦИОМ*	Прогноз ВЦИОМ**	Официальные данные***
Б. Ельцин	36	35–39	37
Г. Зюганов	24	29–34	31
А. Лебедь	10	10–11	15
Г. Явлинский	8	7	7
В. Жириновский	6	8	6

* Опрос ВЦИОМ проводился в конце июня 1996 г. (N = 1600; в % от числа намеревающихся голосовать).

** Предвыборный прогноз ВЦИОМ с учетом предполагаемого распределения мнений тех, кто не дал ответа о своих намерениях (около 10% опрашиваемых).

***Данные Центризбиркома (в % от числа голосовавших).

Таблица 5

Президентские выборы 1996 г. (II тур)

	Опрос ВЦИОМ*	Официальные данные**
Б. Ельцин	53	53,8
Г. Зюганов	34	40,3

* Опрос ВЦИОМ проводился 30 июня 1996 г (N = 1600; от числа намеревающихся голосовать).

** Данные Центризбиркома (в % от числа голосовавших).

Собственно говоря, после этих выборов задача электоральных исследований в России как будто превратилась в чисто технологическую; чтобы правильно показать динамику намерений избирателей, требуется грамотно реализовать уже отработанную технику исследования и отследить динамику электоральной поддержки различных кандидатов. Однако принципиальное значение приобрел вопрос о перспективах расстановки самих политических сил, которые могут претендовать на поддержку избирателей.

Известно, что на последних президентских выборах решающую роль сыграло «протестное» голосование: из тех 38% избирателей, которые во втором туре поддержали Ельцина, только половина считала себя его сторонниками, другая половина голосовала «против Зюганова». Один из итогов этого — неустойчивость общественных настроений в последующий сложный год, неясность контуров будущих избирательных блоков.

Мониторинг — главный «фирменный» продукт ВЦИОМ

Почти пять лет назад, весной 1993 г., была запущена самая трудная и значимая исследовательская программа центра — мониторинг экономических и социальных перемен, разработанный под руководством Т. Заславской и превратившийся в своего рода символ, знамя общей работы ВЦИОМ. При всех трудностях, связанных прежде всего с отсутствием регулярного финансирования, программу удается поддерживать и постоянно вводить в сферу научного знания материал долговременных рядов данных по основным сферам социальной и экономической жизни общества. Для осуществления такого проекта требовалось то самое сочетание регулярных опросов с аналитической работой квалифицированных специалистов разного профиля, которым обладает ВЦИОМ — и, по-видимому, только ВЦИОМ.

Опыт мониторинга показал, насколько плодотворным и интересным может стать отслеживание длительных рядов субъективной информации. Выявление сиюминутных настроений и кратковременных колебаний общественного настроения имеет, разумеется, свой смысл, но это — другое дело.

Во-первых, мониторинговая программа является важнейшим средством проверки методологической надежности инструментов исследования. Физики считают критерием истинности экспериментального результата возможность его повторить в тех же условиях. Близость результатов многомесячных, многолетних замеров определенного показателя дает принципиальную возможность считать такие результаты достоверными (при соблюдении прочих адекватных условий, например, правильности построения выборки, в противном случае возможны повторяющиеся, систематические ошибки).

Во-вторых, обнаруживаемая мониторингом устойчивость ряда важнейших субъективных показателей — например, настроения, индекса терпения, оценок собственного положения и пр. — говорит о том, что в обществе, в самосознании и самочувствовании людей, сохраняется основа определенной стабильности. Это позволяет человеку, семье, основным социальным связям сохраняться в условиях бурных перемен и нестабильности. В отслеживаемых с помощью мониторинговых исследований долговременных рядах показателей можно выделить разные уровни устойчивости:

•  показатели доверия к политическим лидерам (особенно, если это касается наиболее «модных», опирающихся на личную популярность) обнаруживают максимум изменчивости;
•  симпатии по отношению к политическим партиям и направлениям изменяются медленнее;
•  тенденции экономического поведения (потребительские настроения и др.) следуют сдвигам в экономической конъюнктуре и социальных настроениях;
•  индикаторы социального самочувствия (терпения, ожиданий) колеблются в определенных пределах в зависимости от социально-политической обстановки в стране;
•  индикаторы личного самочувствия остаются практически неизменными за долгий период наблюдений.

Видимо, показатели социального состояния могут быть, в принципе, разделены на ситуативные, «экстравертные», отражающие отношения к переменчивой внешней конъюнктуре, и «интравертные», отражающие внутреннюю структуру человеческих установок. Первые тяготеют к нестабильности, адаптации к меняющейся среде, вторые — к стабильности, к сохранению некоторой базовой структуры ориентаций.

Человек — советский и постсоветский

В научном отношении самым амбициозным проектом ВЦИОМ остается широко задуманный и никак не завершающийся «Человек». Как материалы, так и программные установки этого проекта не раз публиковались в журнале «Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения». Если первое исследование и написанная на его основе книга4 базировались на одном опросе, то теперь в распоряжении исследователей не только возможность сопоставительного анализа двух крупных опросов (1989 и 1994 гг.), но и множество данных, полученных в ходе исследований типа «Мониторинг», которые позволяют видеть существенные моменты динамики и статики на «человеческом» уровне. Видимое богатство материала, однако, не компенсирует методологических и теоретических проблем, которые нуждаются в значительно более глубокой разработке.

Изменения, происшедшие за последние годы в различных сферах жизни общества, вынуждают исследователей принимать во внимание новые предметы социально-антропологического анализа, не существовавшие или малозаметные в конце 80-х годов, а также изменять подходы к ряду рассматривавшихся ранее проблем.

Тогда многим представлялось, что крушение официальных институтов принуждения и идеологической обработки, присущих советской системе, высвободит человека «нового» по отечественным масштабам — или «нормального» по мировым — способного действовать в рамках демократии. Действительность оказалась более сложной, ломка старой общественной системы — длительной и мучительно противоречивой.

В этих условиях приобрели самостоятельное значение проблемы положения человека в системе социальных институтов, возможностей квазиполитической мобилизации, различных уровней адаптации к изменившимся условиям официальности и повседневности, утверждения сферы приватности, формирования новых групповых рамок деятельности, механизмов идентификации, комплексов и фобий, наблюдаемых в исследованиях общественного мнения. Достигнутая в результате перемен последних лет открытость по отношению к внешнему миру оказалась противоречивой и болезненной — и в человеческой сфере не менее, чем в экономической и социальной.

Сохраняет свою напряженную актуальность и вопрос о том, насколько долго и какой ценой человек может этот тяжелый переход выдерживать — иначе говоря, о «запасе прочности» человеческого материала в различных его структурных образованиях и слоях, а также и о самой природе этой «прочности».

Сделанное и несделанное

За время своей работы (до июля 1997 г.) ВЦИОМ провел около тысячи массовых опросов, в ходе которых было опрошено полтора миллиона человек. Выпущено 32 номера журнала «Мониторинг», несчетное число статей в прессе, информационных материалов, отчетов и т. д. ВЦИОМ пользуется хорошей известностью в стране и в мире. Только в текущем году мы принимали участие в восьми сравнительных международных исследованиях, в ряде семинаров и конференций, неплохо были представлены на юбилейном конгрессе ЭСОМАР в Эдинбурге.

Сейчас Центр имеет стабильные квалифицированные кадры сотрудников, в том числе и в региональной сети. Устойчиво руководящее ядро, давно преодолена кадровая текучесть первых лет работы. Впервые после массового тренинга по международной программе ТАСИС (1993–1994 гг.) удалось организовать для наших сотрудников двухнедельную Летнюю школу 1997 г. Приятно отметить, что происходит очевидное омоложение кадров, в том числе ведущих.

Весьма важное перспективное значение имеет широкое развертывание маркетинговых, качественных и медиа-исследований, новой программы «Индекс потребительских настроений».

В последнее время определился формальный статус ВЦИОМ как независимого государственного предприятия. Наметились конкретные варианты решения трудного вопроса о размещении ВЦИОМ. Имеются неплохие шансы запуска новых исследовательских программ, в том числе с участием солидных инвесторов.

Первый юбилей — удобный повод для того, чтобы задуматься над проблемами, которые мы за эти годы не сумели или не успели решить. Отмечу только некоторые моменты.

Мы даем (по совокупности — заказчикам и обществу) множество разнообразной информации, но почти не успеваем ее анализировать, сопоставлять, осмысливать. Контакты с прессой и ТВ многочисленны, но все еще окказиональны. Причем, по-моему, дело не в том, чтобы регулярно поставлять данные для какого издания или телеканала, а в том, чтобы добиться «своего угла» в масс-медиа — например, собственной информационно-аналитической программы со своей трактовкой получаемых данных.

Мы имели основания для того, чтобы считаться «ведущим» исследовательским центром по изучению общественного мнения в СССР и потом в России — не потому, что кого-то «вели» или кому-то «указывали», а только потому, что стремились профессионально работать и исследовать полученные результаты. Можно надеяться, что это положение ВЦИОМ удастся сохранить и впредь.

Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень 1997. № 6.

2 Есть мнение! Итоги социологического опроса. М.: «Прогресс», 1990.

3 Там же. С. 7, .8, 14–15.

4 Советский простой человек. М.: «Мировой океан», 1993.

254