ID: 65159

Название работы: ПРАВОВОЕ НАСЛЕДИЕ МОНГОЛЬСКОЙ ИМПЕРИИ В ГОСУДАРСТВЕ ТИМУРИДОВ (ПО ДАННЫМ ЛЕТОПИСЕЙ, НУМИЗМАТИЧЕСКОГО И АКТОВОГО МАТЕРИАЛА)

Категория: Научная статья

Предметная область: История и СИД

Описание: Принято считать что с именем Тимура и его потомков связано обращение в ислам Чагатаева улуса. Подобные вывод напрашивается сам собой на основании летописных источников авторы которых являлись придворными летописцами самих Тимуридов и всячески старались представить их ревнителями веры прославить их благочестие.

Язык: Русский

Дата добавления: 2014-07-26

Размер файла: 64.5 KB

Работу скачали: 1 чел.

Р.Ю. Почекаев

ПРАВОВОЕ НАСЛЕДИЕ МОНГОЛЬСКОЙ ИМПЕРИИ В ГОСУДАРСТВЕ ТИМУРИДОВ (ПО ДАННЫМ ЛЕТОПИСЕЙ, НУМИЗМАТИЧЕСКОГО И АКТОВОГО МАТЕРИАЛА)

Принято считать, что с именем Тимура и его потомков связано обращение в ислам Чагатаева улуса. Исламизация затронула все сферы общественной жизни в этом государстве, включая государственное устройство и правовую систему, при этом оттеснив монгольские кочевые традиции и обычаи и возведя шариат в ранг основного и единственного источника права. Подобные вывод напрашивается сам собой на основании летописных источников, авторы которых являлись придворными летописцами самих Тимуридов и всячески старались представить их ревнителями веры, прославить их благочестие. Поэтому официальные историки всемерно старались подчеркнуть отход Тимура и Тимуридов от своих монгольских корней, отказ от монгольских государственных и правовых традиций в пользу «истинной веры» и сопутствующих ей принципов государственного устройства и норм права.

Однако более глубокий анализ этих летописей, а также других источников, особенно – данных нумизматики и дипломатики, позволяет сделать вывод, что приверженность Тимуридов к исламу и особенно его проявлениям в сфере государственного строительства и права, равно как и их отход от монгольских традиций, были гораздо менее радикальны, чем пытались показать летописцы. Более того, оказывается, что монгольское право на протяжении всего времени правления Тимуридов сосуществовало и нередко успешно соперничало с мусульманским.

Активное распространение ислама в Чагатаевом улусе традиционно связывается с именем Тимура (обращение в ислам более ранних монгольских правителей представляло собой единичные случаи и не влекло обращения в «истинную веру» большинства подданных). Сам Тимур называл себя ревнителем веры и заявлял, что «всячески содействовал процветанию религии Всевышнего и шариата пророка Мухаммада. Всюду и всегда поддерживал Ислам» [Уложение, 1999: 67], однако в своей политической и завоевательной деятельности больше придерживался монгольских правовых традиций. Недаром Тимура обвиняли в том, что «туру» (древнее монгольское право) он ставил выше шариата; по сообщению Ибн Арабшаха, сирийские богословы издали фетву, объявив его кафиром, а хорезмский правитель заявил его послам: «долг мусульман – сражаться с вами» [Бартольд. 2002а: 171]. Как справедливо отмечает В. В. Бартольд, благочестие Тимура и его приверженность к исламу были существенно преувеличены придворными историками его потомков, при которых мусульманские традиции, и в самом деле, взяли верх над монгольскими [Бартольд, 1992: 477]. В период же правления самого Тимура преобладание монгольских государственных и правовых  обычаев не подлежит сомнению: Тимур признавал верховенство законных ханов из дома Чингизидов (хотя в значительной степени и номинально), при которых сам занимал пост амир аль-умара, т. е. главнокомандующего, в соответствии с монгольскими правовыми нормами устраивал административное управление и организовывал армию. Ярлыки Тимура официально издавались от имени хана-Чингизида, возведенного им на трон [Уложение, 1999: 51]. Монеты, чеканившиеся в Чагатаевом улусе при Тимуре, также отражают признание им верховенства хана и, следовательно, соблюдение норм монгольского права: на них содержатся надписи типа «По повелению хана Суюргатмыша слово Эмира Теймура Гуркана» или «Султана Махмуда по повелению, Мир Тимур Гурган слово наше» [Савельев, 1857: 167; Савельев, 1858: 262].

Но уже при ближайших преемниках Тимура мы наблюдаем коренной перелом в отношении к монгольскому праву. Во-первых, Тимуриды попытались ликвидировать традицию возведения на трон потомков Чингис-хана: сразу же после смерти Тимура ханом был объявлен его правнук Мухаммед-Джехангир, от имени которого стали чеканиться монеты [Давидович, 1995: 140] (прежде чекан осуществлялся только от имени ханов-Чингизидов). Абд ар-Раззак Самарканди сообщает, что когда внук и предполагаемый наследник Тимура Пир-Мухаммед предъявил права на трон, ему советовали «испросить грамоту на царство у абассидских халифов, живущих в Египте, и тем самым отменить законы, действовавшие при монголах» [Цит. по: Бартольд, 2002б. С. 46]. А сын Тимура Шахрух, в конечном счете взявший верх над остальными представителями династии, претворил этот совет в жизнь: в официальном письме китайскому императору он сообщает, что законы Чингис-хана в его владениях отменены, и действует только шариат [Бартольд, 2002б. С. 48].

Резким контрастом в сравнении с позицией Шахруха предстает деятельность правителя Самарканда Улугбека, хотя последний (как и остальные сыновья Шахруха) в общем и целом дейст-

292

вовал в русле политики отца. Улугбек продолжил традицию возведения на трон ханов-Чингизидов, а себя именовал монгольским почетным титулом «гурган» – ханский зять [Хафиз, 1983: 96]. Также Улугбек в значительной степени опирался и на монгольские правовые обычаи. Полагаю, что подобное различие в политике Шахруха и Улугбека объясняется разделением их «сфер влияния»: Шахрух больше взаимодействовал со странами мусульманского Востока (Египтом, Индией, монархиями аравийского полуострова и др.), тогда как основные внешнеполитические интересы Улугбека была связана с правителями кочевых узбеков, зарождающегося Казахского ханства, Моголистана – т. е. носителей монгольских традиций. Поэтому отец и сын в своей государственно-правовой позиции избирали ориентацию на те нормы, которые действовали в государствах их основных дипломатических и военных партнеров.

Но отошел ли и сам Шахрух от монгольской правовой традиции столь решительно и бесповоротно? Объявив шариат основным правовым источником, а себя халифом и султаном, Шахрух, тем не менее, сохранил за собой титулы хакана и бахадур-хана, которые постоянно упоминаются в летописях [Абд ар-Раззак, 1973: 173; Фасих, 1980: 100, 123; Quatremere, 1836: 214]. Некоторые специалисты склонны считать, что летописцы употребляли эти титулы применительно к Шахруху, желая польстить ему. Однако Хафиз-и Абру приводит текст хутбы на имя «справедливейшего хакана… Шахрух-Бахадур-хана» [Цит. по: Бартольд, 2002б: 49]. Таким образом, можно сделать вывод, что Шахрух официально носил эти титулы, желая, видимо, подчеркнуть свою власть в глазах как своих подданных, сохранивших приверженность к монгольским традициям, так и восточных соседей своего государства, все еще живших по монгольским обычаям. Следует отметить, что Тимуриды, женатые на представительницах дома Чингис-хана предпочитали, подобно Улугбеку, именовать себя монгольским титулом «гурган», тогда как не имевшие связи с домом Чингизидов довольствовались мусульманским титулом «султан», который чеканили и на своих монетах [Tiesenhausen, 1880: 28-33]. Впрочем, наличие этого титула (в отличие от ханского) вовсе не отражало претензий на верховную власть: даже сам Тимур, с большим пиететом относившийся к ханскому званию и происхождению Чингизидов, именовал себя султаном [Григорьев, Телицин, Фролова, 2004: 17, 24]. Надо полагать, что в тот период времени титул «султан» не принадлежал еще исключительно Чингизидам, как это произошло в ряде стран и регионов Центральной Азии позднее.

Сохранялась в эпоху Шахруха также социальная и административная система, установленная в соответствии с монгольскими правовыми нормами. Во-первых, согласно данным летописей и сохранившихся до нашего времени жалованных грамот, среди приближенных Шахруха и более поздних Тимуридов было немало влиятельных придворных, носивших титул «тархан», позаимствованный из правового опыта Чингизидов; Тимуриды не только продолжали признавать тарханов, пожалованных их предшественниками, но и сами активно жаловали тарханные грамоты [Абд ар-Раззак, 1973: 173; Фасих, 1980: 206; Григорьев, 1978: 97-98]. Во-вторых, не была отменена и установленная монголами административно-территориальная система деления на тюмены: таковые упоминаются летописцами и в государстве Шахруха, и в более поздних владениях Тимуридов – вплоть до удела Бабура в Кабуле [Бабур, 1982: 91 и след.]. Аналогичным образом, наряду с типично мусульманскими административными должностями (эмиры, наибы и пр.), весьма важными должностными лицами в системе управления оставались даруги – правители областей, институт которых является заимствованием из административно-правовой практики Монгольской империи. Абд ар-Раззак Самарканди, автор «Фасихова свода» и Бабур упоминают о даругах таких крупных городов, как Бухара, Йезд, Шираз, Фируз и др. [Бабур, 1982: 68; Фасих, 1980: 168; Quatremere, 1836: 219, 348].

Не исчезла и унаследованная от монгольских ханов традиция издания монархами индивидуальных правовых актов – указов. Тимуриды издавали грамоты тех же видов, что и их предшественники – потомки Чингис-хана: жалованные грамоты по освобождению от налогов, грамоты по наделению суйюргалом, охранные грамоты для проезжающих и пр. При этом важно отметить, что Тимуриды, в отличие от Чингизидов, называли свои грамоты «созюм» или «хукм», т. е. «слово», а не «ярлык» – «указ»: ярлыки могли издавать только законные ханы. Это отражает формальное признание потомками Тимура своего нижестоящего статуса по отношению к потомкам Чингис-хана – правителям соседних государств [Григорьев, 1978: 94-96, 100-101]. Эти грамоты также позволяют сделать вывод, что в государстве Тимуридов продолжали действовать прежние монгольские институты – ямские станции, сторожевые отряды «караулы» и др. [Григорьев, 1978: 108-110]. Считаем необходимым также отметить, что ряд вышеупомянутых монгольских правовых и государственных институтов (деление на тюмены, караулы, издание ярлыков) надолго пережил владычество самих Тимуридов и сохранялся в Мавераннахре в более поздние времена – о них

293

упоминает такой сравнительно поздний источник, как «Бухарский трактат о чинах и званиях», составленный в XVIII в. [Трактат, 1948: 148, 151-152; Подлинник, 1970: 43-44].

Новый этап борьбы с монгольской правовой традицией в государстве Тимуридов приходится на 1460-е гг. и связан с именем шейха духовного ордена накшбандийа Ходжи Ахрара, который, по-видимому, считал ниспровержение «Ситамнамеи Чингиз» («Чингисовой книги угнетения») главным делом своей жизни. Об этой его деятельности сообщает, в частности, такой специфический источник, как фрагмент поэмы Абдуррахмана Джами «Силсилат аз-захаб» [Цит. по: Болдырев, 1985: 55]:

Очистил он милостью и строгостью

Мир от дыма рода Чингиса.

Его усилия с подола веры правильным мнением

Клеймо тамги и грязь яргу смыли.

Следовательно, Ходжа Ахрар выступал против основ правовой политики Чингизидов – налоговой системы («тамга» - один из наиболее распространенных налогов) и суда («яргу», или «дзаргу» - суд, созданный Чингис-ханом). Интересно отметить, что деятельность Ходжи Ахрара в этом направлении, похоже, осуществлялась в разрез с намерениями Тимуридов Герата: именно против них Ходжа возмущал народ, обвиняя правителей в ереси и беззаконии [Болдырев, 1985: 53].

Впрочем, если Ходжа Ахрар даже и добился каких-то успехов в борьбе с «чингисхановщиной», то успехи эти были непродолжительны. До нас дошел ряд грамот Тимуридов – гератского Султан-Хусейна (Хусейн Байкара), ферганского Омар-шейха (отец Бабура), правивших в 1470-1490-е гг., в которых, помимо чисто «мусульманских», упоминаются и «монгольские» налоги: пресловутая тамга, чрезвычайные налоги и сборы, а также разного рода повинности – участие в облавных охотах, предоставление продовольствия и лошадей проезжающим чиновникам и пр. [Григорьев, 1978: 95, 101, 110]. Это позволяет сделать вывод, что налоговая система, установленная монгольскими ханами, продолжала действовать и при их преемниках Тимуридах, причем до самого конца правления этой династии.

Позиция местного мусульманского духовенства в отношении монгольского права, а также попытки придворных историков представить Тимуридских правителей ревнителями веры и шариата, не отражали реального отношения Тимуридов к монгольским правовым нормам. Лучше всего их позиция в этом вопросе представлена словами члена самой династии – Бабура: «Прежде наши отцы и родичи тщательно соблюдали постановления (тура) Чингиз-хана… Постановления Чингиз-хана не есть непреложное предписание (Бога), которому человек обязательно должен следовать. Кто бы ни оставил после себя хороший обычай, этот обычай надлежит соблюдать; если отец издал хороший закон, его надо сохранить; если он издал дурной закон, его надо заменить хорошим» [Цит. по: Кляшторный, Султанов, 2004: 190]. Как видим, с одной стороны, Бабур не считает монгольское право незыблемым и требующим беспрекословного исполнения, с другой – признает, что оно включает в себя и «хорошие» законы, которые следует соблюдать. Естественно, подобный подход не слишком устраивал мусульманское духовенство Чагатаева улуса, ратовавшее за полную отмену монгольских правовых норм и установление господства шариата. В результате, как известно, именно при поддержке духовенства соперники Тимуридов лишили последних представителей этой династии (в том числе и самого Бабура) власти и всех владений в Мавераннахре.

Интересно отметить, что позиции монгольского права (в частности – Великой ясы Чингис-хана) были восстановлены Мухаммедом Шейбани, который вел с «еретиками» Тимуридами «священную войну» и в большой степени своей победой над ними был обязан поддержке того самого ордена накшбандийа, который возглавлял борец с «книгой Чингиса» Ходжа Ахрар [Гафуров, 1955: 363-365]. Именно Мухаммед Шейбани расставил приоритеты в праве Чагатаева улуса, отведя монгольскому праву значительную роль. Приближенный этого хана Фазлаллах Исфахани приводит интересный эпизод о решении его повелителем спорного вопроса. При рассмотрении вопроса о том, может ли внук через покойного сына наследовать от деда долю, равную доле другого сына, улемы Герата не смогли дать ответа в соответствии с нормами шариата и привели несколько изречений Корана, лишь косвенно отвечающих на этот вопрос. «Дело кончилось тем, что [хан] пожелал отложить это предписание ибо в тексте не было обоснованного довода, и [велел] поступать по установлению Чингиз-хана» [Фазлаллах, 1976: 60]. Таким образом, монгольское право вновь становится существенным элементом правовой системы Чагатаева улуса, заполняя «пробелы» в праве мусульманском.

Но можно ли говорить о том, что Мухаммед Шейбани восстановил действие монгольского права? Думаю, что нет, поскольку оно, как видим, не исчезало и применялось в завоеванном им Чагатаевом улусе, в том числе и непосредственно до его правления. Хотя, конечно, периодически по значению уступало мусульманским правовым канонам.

294

Вышесказанное позволяет сделать вывод, что монгольские правовые традиции в государстве Тимуридов продолжали действовать на протяжении всего времени правления этой династии. Основными источниками средневекового монгольского права в государстве Тимуридов являлись древнее обычное право «торе» (создание которого, правда, сами Тимуриды, как можно понять из вышеприведенных слов Бабура, приписывали Чингис-хану, что не соответствовало действительности), Великая яса Чингис-хана, а также ярлыки монгольских ханов и самих Тимуридов. Наиболее последовательно монгольское право применялось Тимуридами в области государственного управления и административного устройства (вопросы верховной власти, административно-территориального деления, налоговой системы), а также – суда (сосуществование монгольского суда яргу с традиционным мусульманским судом кади).

По моему мнению, это свидетельствует о жизнеспособности и довольно высоком уровне развития права Монгольской империи, которое сумело приобрести столь важное значение в Мавераннахре и успешно сосуществовать с мусульманским правом, несмотря на то, что последнее имело куда более глубокие корни в этом регионе и, в общем-то, считается более развитым, чем традиционное право Восточной Азии (к каковому может быть отнесено и право средневековых монголов). Подобную ситуацию можно рассматривать как интересный правовой феномен ряда государств – наследников Монгольской империи, особенно ярко проявившийся в Золотой Орде, Моголистане и, как видим, в Мавераннахре, в том числе и в эпоху правления Тимуридов.

Список использованной литературы:

Абд ар-Раззак, 1973 – Абд ар-Раззак Самарканди. Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал бахрайн // Материалы по истории киргизов и киргизии. М., 1973.

Бабур, 1982 – Бабур. 2 книга. Бабур-наме (Записки Бабура). Ташкент, 1982.

Бартольд, 2002а – Бартольд В. В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии // Бартольд В. В. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. М., 2002. С. 17-192.

Бартольд, 2002б – Бартольд В. В. Халиф и султан // Бартольд В. В. Работы по истории ислама и Арабского халифата. М., 2002. С. 15-78.

Бартольд, 1992 – Бартольд В. В. Царствование Тимура // Тамерлан: Эпоха, личность, деяния. М., 1992. С. 472-490.

Болдырев, 1985 – Болдырев А. Н. Еще раз к вопросу о Ходже Ахраре // Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке в период феодализма. М., 1985. С. 47-63.

Гафуров, 1955 – Гафуров Б. Г. История таджикского народа в кратком изложении. Т. I: С древнейших времен до Великой Октябрьской Социалистической Революции 1917г. М., 1955.

Григорьев, 1978 – Григорьев А. П. Монгольская дипломатика XIII-XV вв.: Чингизидские жалованные грамоты. Л., 1978.

Григорьев, Телицин, Фролова, 2004 – Григорьев А. П., Телицин Н. Н., Фролова О. Б. Надпись Тимура 1391г. // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. СПб., 2004. Вып. 21. С. 3-24.

Давидович, 1995 – Давидович Е. А. О стандартах чистоты и весовых стандартах серебряных монет Тимура и Тимуридов (конец XIV-XV вв.) // Восточное историческое источниковедение и специальные исторические дисциплины. Выпуск 4. М., 1995. С. 119-152.

Кляшторный, Султанов, 2004 – Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. Древность и средневековье. СПб., 2004.

Подлинник, 1970 – Подлинник бухарского трактата о чинах и званиях // Письменные памятники Востока. 1968. М., 1970.

Савельев, 1857 – Савельев П. Монеты Джучидов, Джагатаидов, Джалаиридов и другие, обращавшиеся в Золотой Орде в эпоху Тохтамыша: Выпуск первый. СПб, 1857.

Савельев, 1858 – Савельев П. Монеты Джучидов, Джагатаидов, Джалаиридов и другие, обращавшиеся в Золотой Орде в эпоху Тохтамыша. Выпуск второй. СПб, 1858.

Трактат, 1948 – Бухарский трактат о чинах и званиях и об обязанностях их носителей их в средневековой Бухаре. // Советское востоковедение. Т. 5.М.-Л., 1948.

Уложение, 1999 – Уложение Темура. Ташкент, 1999.

Фазлаллах, 1976 – Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани. Михман-наме-йи Бухара (Записки бухарского гостя). М., 1976.

Фасих, 1980 – Фасих Ахмад ибн Джалал ад-Дин Мухаммад ал-Хавафи. Фасихов свод. Ташкент, 1980.

Хафиз, 1983 – Хафиз-и Таныш Бухари. Шараф-наме-йи шахи (Книга шахской славы). – М., 1983.

Quatremere, 1836 – Quatremere M. Sur la vie de sultan Schakh-rokh // Journal Asiatique, 1836. Serie III. Tome II. P. 193-233, 338-364.

Tiesenhausen, 1880 – Tiesenhausen W. de. Notice sur une collection des monnaies orientales de M. le Comte S. Stroganoff. St. Petersbourg, 1880.

// Центральная Азия от Ахеменидов до Тимуридов: археология, история, этнология, культура. Материалы международной научной конференции, посвященной столетию со дня рождения А.М. Беленицкого. (Санкт-Петербург, 2-5 ноября 2004 года). СПб.: Институт истории материальной культуры РАН, 2005. С. 291-294.

Конец формы

Конец формы